Хонока Узумаки

Утро в Узушиогакуре наступало не спеша. Волны с тихим плеском били в каменные террасы, утренний ветер шуршал в
занавесках, а над крышами медленно поднималось солнце, окрашивая деревню в тёплое золото. Хонока Узумаки проснулась
раньше обычного, не потому что спешила, а потому что могла. День был выходной — редкий, почти сказочный. Без миссий,
без тревоги, без командировочного свитка на тумбочке. Только она, её мысли и лёгкое ощущение свободы, которое нечасто
появлялось в жизни шиноби. Она завтракала просто, но с удовольствием: горячий рис с солёными сливами, немного рыбы,
чашка крепкого чая. Волосы — длинные, рыжие, как пламя на закате — были собраны в небрежный пучок, и в этом была
особая прелесть. Она не спешила. Ни перед кем не стояла. После еды она переложила ногу на ногу, села у окна и достала
из серванта тонкую бутылку саке. Отец пил это редко, мать — почти никогда, но Хонока позволяла себе немного, особенно
в такие дни, когда можно быть не кунаичи, не Узумаки, не частью великого клана, а просто — собой. Она наливала медленно.
Тихий плеск жидкости был почти медитативен. Сделала глоток — и потянулась, лениво, с лёгкой улыбкой. Саке разливалось
по телу, как солнце по полу. Снаружи играли дети отголоски голосов долетали до неё через открытую ставню. Кто-то кричал,
кто-то смеялся. Это была хорошая музыка — музыка живой деревни, которая ещё не горит, не тонет, не взывает о помощи.
Хонока смотрела на море. Там, за горизонтом, были другие земли, чужие страны, возможно, новые миссии. Но сегодня — нет.
Сегодня она позволяла себе мечтать. Не о сражениях, не о победах. О чём-то простом. Может, о доме где-нибудь у скал.
Может, о тепле, которое не связано с чакрой. Может, даже — о ком-то, кто не шиноби вовсе. Она вздохнула, прикрыла глаза,
снова отпила. На губах остался вкус рисового вина и соль надежды. Сегодня — она живая. Этого было достаточно.