Кайри Кайзен
Всё началось в темноте.
Не в той, что прячется под плащом ночи, принося с собой шепчущий покой и право забыться сном. Не в той, где звёзды — сторожевые огоньки над покоем мира. Нет. Это была иная тьма.
Сырая, вязкая, как кровь из плохо зашитой раны. Густая, будто копоть, веками копившаяся в легких мёртвых. Она не звала — давила. Не шептала — хрипела. Это было подземелье, провал в теле земли, выжженный под старой дорогой в Зелёной стране, той самой, что когда-то знала дыхание караванов и визг ножей в кустах. Сейчас здесь не было ни следов, ни запахов — только гниль, камень и... останки. Забытая гробница, которую не стерли с карт — из страха. Из чувства вины.
Именно туда спустился он. Точнее — лишь часть. Отражение. Фантом воли, отпечатанный в плоти клона. Безымянная оболочка, не нуждавшаяся в жизни, лишь в точности. Тень, в чьих венах булькала не кровь, а приказ.
Настоящий он остался выше — на выступе скалы, в заброшенной хижине охотника, где пахло старым мясом и пеплом. Оттуда он наблюдал — не глазами, а ощущением. Каждый шаг клона отзывался эхом в его теле. Каждое дыхание — пульсом чакры.
Под ногами клона хрустели кости.
Мелкие, как у детей. Толстые, как у шиноби, умерших в броне. Они ломались с тонким треском, будто сухие ветки в лесу. Между ними — мхи, цепкие корни, жёлтые зубы черепов, гнившие повязки. Здесь не было могил — лишь место, где мертвецов бросали не из жестокости, а из равнодушия. Кто-то когда-то дрался, умирал, был погребён в проклятом забытьи. Некоторые тела давно срослись с землёй, другие ещё сохраняли форму. Пять из них — подходящие. Пять, которые он отметил заранее. Изучил на расстоянии. Проверил структуру.
Мужчина с пробитым черепом, сломанный, но не разрушенный. Женщина, чьё лицо было сожжено кислотой или техникой — он не знал, да и не нужно было. Подросток, чьи бинты ещё пахли мазью. Один без ног, но с мощной спиной. Один без рук, но с идеально сохранившейся шеей и гортанью.
Он опустился на колени.
Из пальцев клона капали чернила — чёрные, как воронье перо. Не просто тушь. Состав был дистиллятом его безумия. Варился трое суток в железном горшке, на костре из мха и костей. Белладонна, болотная змея, печать из Травяной деревни, сорванная с языка мёртвого. И капля собственной чакры — срезанной из ногтя, пропущенной через соль, вбитой в основу. Это были чернила проклятого зова. Они не рисовали. Они пробуждали.
Он начал с первого тела.
Палец, пропитанный смесью, скользил по лбу мертвеца, оставляя символ — уродливую пародию печати жизни. Не воскрешение, нет. Он звал не душу, он звал остаток. Тень. Физическую память. Разорванную нить, оторванную от цикла сансары. Он начертал символы на лбах, затем на груди, плечах, животах, в местах, где сходятся потоки чакры.
На каждом из них. Все символы — связаны между собой. Как сосуды. Как кровеносная система. Они сходились к сердцу круга — к клону. Он стал якорем. Центральным узлом.
Когда последняя линия была закончена, он встал.
Тишина в склепе стала другой. Она не была молчанием. Это было ожидание.
Он сложил печати. Последовательно, не торопясь.
Земля. Огонь. Инь. Пустота.
Каждое движение пальцев было резким, отточенным. Ни одного лишнего жеста. Затем — импульс. Внутренний. Не чакра. Глубже. Он отдал фрагмент себя. Не просто приказ — отпечаток. Осколок воли, впаянный в схему. Волна прошла сквозь чернила. Сквозь ткань. Сквозь кости.
И тела… встрепенулись.
Сначала — дуновение, будто их коснулся ветер, которого не было. Затем — дрожь. Один дёрнулся так резко, что лопнула челюсть. Другой выгнулся, как червь на крюке. Хруст, треск сухожилий. Плечо одного развернулось в обратную сторону — он поправил его движением руки. Нить связи отзывалась в пальцах, будто держал марионетку.
Но глаза тел… остались пустыми.
Это не было воскрешение. Не Эдо Тенсей. В них не вспыхнуло сознание. Но тьма появилась. Густая, вязкая, послушная. Тьма, которая ждала. Слушала.
Он отступил на шаг.
Один жест — и тела замерли.
Второй — они встали. Один за раз. Неровно. Скрипя костями, хрипя лёгкими, втягивая гнилой воздух. Один шатался, другой ковылял, третий полз. Но все — под контролем.
Он провёл пальцем по горлу.
Пятый — тот без рук — метнулся, как выпущенный кунай, грудью в каменную стену. Впечатался с треском, оставив вмятину. Кость наружу — но не рухнул. Он встал. Ждал.
Контроль был идеален. Как инструмент. Как хирургия. Как музыка.
И он стоял там, среди смерти. Пять тел, пять точек системы. Не жизни. Не воли. Но силы.
Его силы.
Он дал им имена — короткие, резкие.
«Рысь» — за скорость.
«Оса» — за подвижность.
«Шрам» — за устойчивость.
«Безликий» — за пустоту.
«Глотка» — за рывок.
Он не чувствовал к ним ничего. Ни жалости. Ни гордости. Только интерес. Он будет следить за скоростью разложения. За тем, как долго они сохраняют плотность. Как действуют под огнём. Какие звуки издают при разрушении суставов.
Это была не техника. Это была система. Алгоритм. Метод. Структура, на базе которой можно было построить армию. Или нечто большее.
И наверху, в хижине, он открыл глаза. Его дыхание не сбилось. Сердце билось ровно. Он чувствовал их, как пальцы рук. Не чужих. Своих.
Тьма больше не была врагом. Она стала ремеслом.
Плоть — материал.
Смерть — основа.
А он — мастер, кузнец, архитектор падали.
Шиноби нового рода.
Тот, кто не просит у смерти — а требует.
Тишина была жирной и тёплой, как кровь, долго стоявшая в чаше.
Она текла по каменным сводам, свисала с паутины в углах, гнездилась в трещинах между плитами. В ней не было покоя — только ожидание. Она обнимала каждую кость, каждую высохшую жилу. Тишина в этом месте жила дольше самих мертвецов.
И нарушена была не словом, не криком — а шорохом. Мёртвым, гнилым, будто кто-то потянул ногтем по внутренней стороне черепа. Дёрнулся «Шрам» — тот, у которого лицо было выжжено, как подлейшая карта, и позвоночник был искривлён под весом старой вины.
Он не застонал. Он не мог. Его дыхание было пустым жестом. Рот раскрывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на горячий камень. Из глаз — если это ещё можно было назвать глазами — сочилась мутная слизь. Руки тянулись вперёд, искали то ли спасения, то ли забвения.
Клон почувствовал это раньше, чем осознал.
По чакровой нити, натянутой между телами, прошёл рваный, искривлённый импульс. Отторжение. Разрушение структуры. Предел достигнут. Печать разъедала плоть. Времени не осталось.
Он подошёл к «Шраму» бесшумно, не как человек — как мысль. Колени не хрустнули, когда он присел. Его взгляд — без тени чувств. Просто наблюдение, как врач перед вскрытием. Мёртвый дрожал. Его грудь вздымалась и оседала — не от дыхания, а от судорог. Нервы, последние, ещё жили. Но уже не он.
Пальцы клона сложились в печать. Не боевую. Не целительную.
Это была печать расставания. Не для врагов. Для своих. Лёгкое прикосновение ко лбу, туда, где на коже чернела метка — якорь, удерживающий душу. Он не стал шептать мантры. Он не звал богов. Он просто сказал:
— Никто не будет помнить тебя. Даже я.
И чакра хлынула. Без вспышки. Без вихря. Как скальпель под рёбра, как камень на дно.
Тело выгнулось, хрустнуло, и упало не как мешок плоти — а как рухнувшее знамя. Без звона. Без крика. Только вонь прожжённого мяса. Тонкий дымок, поднимающийся из пустых глазниц. Камень под ним стал темнее, как если бы он стыдился прикосновения к мёртвому.
Остальные — замерли. Они не боялись. Они не молились. Их лица были пустыми, как если бы души ушли раньше тел. Они приняли случившееся, как примут и свою участь.
Клон выпрямился, медленно стряхнул с ладони осевший пепел. Его глаза не видели — но знали.
Он чувствовал, как настоящее тело где-то далеко дышит ровно. Всё шло по плану. Смерть — это не конец. Это — перелив между сосудами.
Теперь — к следующей ступени.
Он ступил в центр круга, туда, где ранее был узел. Раньше он связывал. Теперь — он замыкал. Не на других. На себе. Он сел. Спокойно. На колени. Без пафоса. Без ритуала. Но каждая мышца знала, что начинается иное.
Пальцы сложились в форму. Не медитация. Не боевая готовность. «Соединение небесного дыхания».
Древний жест. Забытая суть. Не активировать — но принять.
Чакра начала струиться — как вода по гладкому камню, как пепел по коже. Тепло. Плавно. Без спешки. Вокруг него медленно начал формироваться барьер — не щит, а полость. Тонкий, вибрирующий купол, в котором даже тени замирали. Пространство снаружи — потекло, исказилось, как ртуть под ударами пыли.
Аменомихашира. Небесный столп.
Внутри купола, в точке между его ладонями, родилось ядро. Сфера. Не шар — структура. Она не вращалась. Она пульсировала.
В ней было дыхание пространства. Как если бы время дышало. Ни угроза. Ни защита. Она просто была.
Сфера не взорвалась. Не рассыпалась. Она размножилась. Как клетка в теле. Медленно. Естественно.
Один… два… четыре… пять.
Пять младших сфер, точно повторяющих вибрацию ядра. Они не двигались — висели. Без веса. Без направления. В форме креста.
Каждая — как маленькое сердце. И каждая — иная.
Он не смотрел — он чувствовал.
Одна вибрировала в Инь — мягко, затягивая, как боль.
Другая — в Ян, колола, как остриё.
Третья была пуста — в ней был вопрос.
Четвёртая звучала — тишина в её глубине была пением.
Пятая — глухая, тяжёлая, как камень в груди.
Он понял. Это не оружие. Это — отражение. Это модель. Модель мира. Пять столпов. Пять основ дыхания.
Он не пытался управлять. Он знал, что не готов.
Но мог — наблюдать.
Изучать.
Слушать.
Он остался в этом положении. Как храм. Как сосуд. Колени на камне, руки — в покое. Пять сфер кружили вокруг, как спутники. Ни свет. Ни тьма. Истина.
Он дышал.
Дыхание стало ритмом.
Ритм — мантрой.
Мантра — молитвой.
И всё вокруг вновь наполнилось тишиной. Но не мёртвой. Живой.
В ней били токи смысла. В ней звучала работа. Работа ремесленника. Ученика.
Архитектора.
Создателя проклятых форм.
Того, кто не зовёт смерть. Но слышит её.
И учится говорить на её языке.
Тренировочное поле было неким подобием арены, где смерть, хоть и не очевидная, всё равно присутствовала в воздухе. Здесь, в тени выцветших деревьев и под острым взглядом облаков, которые повисли на горизонте, Като стоял, ожидая. Он стоял не в поисках силы, но в поисках контроля. В этом мире его тело было оружием, но лишь ум мог сделать его смертоносным.
Теневой клон, как будто сам по себе лишённый всего живого, оставался стоять среди обломков веток, песка и пыли. Его дыхание было глубоким, но тяжелым, словно каждое вдохновение вбирало в себя не только воздух, но и душу. Он не ощущал усталости — его тело было пустым сосудом, наполняющимся только чакрой. Все его силы были не более чем инструментами в руках неведомого тёмного разума. Этот клонированный образ был лишь вестником, живущим для мгновения.
Като сжался в себе. Его руки были сложены в нужную форму, пальцы твёрдо ухватили воздух, как будто тот был неестественно плотным. Ноги чуть согнуты, ноги устойчиво стояли, поглощая вибрации земли. Ветер не касался его тела — только его чакра ощущала его присутствие. Призыв к элементу не был словом. Это была не просто техника. Это был ритуал, когда сознание теряло всякую привязанность к форме, когда его разумы становились частью самой природы.
Он глубоко вдохнул, и с этим вдохом его чакра вышла наружу. Ветер потек, но не сразу — сначала он был простым волнением воздуха. С каждым следущим движением, каждый поток увеличивался, становясь всё сильнее и быстрее. Не было ни границ, ни преграды — лишь его воля и его чакра, тянущие воздух.
"Фуджинхеки."
Он произнёс это слово в голове, но не вслух. Это было не манипулирование — это было слияние. Его чакра пронизывала воздух, как древний пульс, замиравший, будто в конце какой-то большой борьбы, но не совсем мёртвый. Стена начала собираться вокруг него, как замедленная буря. Ветер, живой, как мрак, был теперь частью его. Ветер был не просто защитой. Он был зеркалом, отражающим его дух. Стена не была просто воздухом. Это был поток хаоса, в котором было не только уничтожение, но и бесконечное движение, непрекращающаяся угроза для всего, что пыталось войти. Он не просто защищал себя. Он создал барьер из бесконечной скорости, из стихийного угроза, которую мог бы удержать только тот, кто был готов стоять на границе между жизнью и смертью. Ветер обвивал его, не нарушая, но защищая, как космический слой, который заходит на каждую клетку. Этот процесс был не безболезненным. Каждый взрыв энергии изнутри заставлял его дыхание замедляться, каждое усилие — тяжело тянуться в грудь.
Ветер усиливался. Каждый его поток был быстрым и смертоносным. Песок, поднятый с земли, нарезал пространство, как острые стрелы, но не касался его. Он ощущал каждое движение ветра, каждый вихрь, как неестественно живой в его теле. Он мог ощущать, как этот вихрь начинал работать. Но тут же он ощущал, как бытие этого потока утратило свой контроль — потеряло возможность.
Его руки ещё крепче захватывали воздух, и теперь стена стала намного больше. Она закружила его, как воронка, заполняя собой всё пространство вокруг. Всё тело сжалось. Он не ощущал боли — только пустоту. Этот ветер был не просто создан для защиты. Это была стена, полностью поглощавшая мир за её пределами, не оставляя места для другого. Техника не была просто ветром. Она была силой, что затапливала каждую клетку его существа.
Барьер теперь пульсировал в ритме его сердца. Всё внутри было сосредоточено на этом моменте — на этой стене. Это было не просто создание защиты, это было домогательство к самому себе, к собственной пустоте. Эта стена была не просто внешней преградой, это была вуаль между миром и тем, что существовало в глубине его души. И вот теперь, когда он стоял в центре этой бури, как в самом сердце океана, он почувствовал её истинное значение. Это было не просто средство защиты. Это был путь, где лишь та, кто прошёл через боль, мог понять, как именно защищать себя.
Техника была завершена. Но не завершена. Ветер не исчезал. Он оставался с ним, окружая, как чёрный покров.
Теневой клон Като стоял в тени умирающих звезд. Поле было пустым и безмолвным, лишь редкие потоки ветра, как слабые дыхания мира, заставляли туман колыхаться. Небо над ним не обещало ни света, ни тепла, оно было безжизненным, как и сам этот мир. Клон, сжимающий кулаки, как молчаливый судья, взирал на неизведанный процесс, который ему предстояло пройти. Перед ним стояла задача, вряд ли когда-либо поддающаяся простому пониманию. Он знал, что за гранью простых техник, существует нечто большее — величественная, разрушительная, несущая с собой ужасающий шанс обрести силу, которая могла бы подчинить саму ткань реальности. Он был готов, и это было лишь начало.
Он не искал простых решений. Он не был как те, кто бросает мольбы о силе, надеясь на случайный успех. Нет. Он стоял перед бездной и был готов окунуться в неё. Он знал: для создания «Отката Времени» потребуется не просто сила, но и понимание самого времени, его неуловимой природы. Он был готов оперировать с вещами, которые могли стереть саму сущность его существования. Он был готов стать мастером и разрушителем.
Как только он сосредоточил свою чакру, воздух вокруг него начал терять форму. Всё, что находилось поблизости, как будто ощутило присутствие чего-то непостижимого. Клон углубился в свое сознание, проникая в самую суть мира. Его внимание стало как лазер, острым и точным, наблюдая за тончайшими переплетениями потока времени. Он знал: для того чтобы манипулировать реальностью на столь высоком уровне, ему нужно было проникнуть в самые тёмные и опасные уголки своей души.
Он начал вызывать в своей чакре поток энергии, одновременно усваивая и разрушая предыдущие концепции, что ему были известны. Он знал, что время не просто линейно — оно многогранно, оно не имеет лишь одного направления. Время может течь одновременно в нескольких потоках, оно может быть растянутым или сжимающимся, оно может быть подвержено изгибам и изломам, оно — нечто текучее, не поддающееся ни строгим законам, ни интуитивному пониманию. Первым шагом было понимание, что каждое живое существо обладает своей «точкой истинности» — моментом, в котором его сущность была бы наиболее целостной. Клон сжался, ощущая, как его чакра поглощает и анализирует все данные о телах и духах живых существ. Он мог ощущать их, как мягкие нити, соединяющие их с этим миром. Каждое существо, каждый человек или зверь имел свою точку начала, момент, когда его тело, сознание и душа сливались в единую гармонию. Клон понимал, что именно эти моменты он должен будет воссоздать, сделать их целыми, вернув их в прежние состояния.
Но он знал также, что не будет легко вернуться к этому состоянию. Чтобы переместить всё существо назад, ему нужно было проникнуть в самые глубокие пласты времени. И здесь, в этих глубинах, он столкнется с непредсказуемостью — с теми самыми искажениями реальности, что могут поглотить его самого. Прежде чем воплотить идею, ему нужно было создать саму технику.
Его чакра начала изменяться. Он почувствовал, как её форма и структура начинают раскручиваться вокруг его тела, как гигантская спираль, которая охватывает всё вокруг, создавая слой энергии, словно сам воздух стал его частью. Он вдохнул и сосредоточился на каждой молекуле своей чакры. Его руки начали двигаться, словно бесконечная верёвка, переплетающаяся с этим пространством. Он направил всю свою волю, чтобы создать основное движение — движение, которое искривляет и возвращает, но не только тело.
Он принял точку истинности своей сущности. Внезапно пространство вокруг него начало тянуться, как ткань, которая поддается закручиванию и сжатию. Это было не то, что он ожидал. Время, как сущность, начала ответить, но её ответ был искажён, как воск, плавящийся на жаре. Клон понял, что он не просто должен был «откатить» тело назад — он должен был сам стать частью времени, стать частью его самой ткани.
И вот, он почувствовал, как его чакра затягивает пространство в невероятные искажения. Каждая клетка его тела ощущала это как невыносимую боль. Но он не отступал, он продолжал, несмотря на всё. Он прокачал свою чакру в момент концентрированной бескомпромиссной силы. И вот, спустя мгновение, он увидел это.
Перед ним было всё — всё, что когда-либо существовало, и всё, что могло бы существовать. Время сжалось и потеряло свои привычные формы. Он ощущал каждую точку в пространстве, каждую линию, каждое движение. Он знал, что в его руках — сама сила мира. Он знал, что его чакра теперь стала чем-то большим, чем просто энергией. Он создал технику, которая смогла бы не только вернуть тела и моменты, но и полностью стереть их. Всё зависело от того, насколько глубоко он заберется.
Он понимал, что теперь он мог управлять временем, но лишь до тех пор, пока его собственная воля не утратит силу. Время не позволило ему полностью освоить технику, но то, что он создал, было истинным чудом. Клон стоял перед этим, ощущая, как поток энергии вокруг него стирает границы между мирами. Но этого было недостаточно. Он должен был вернуться к этой точке вновь и вновь.
Так, в глубоком мраке ночи, он создал «Откат Времени».
Теневой клон Кайто стоял один на тренировочном поле, которое было лишено всякой жизни, словно мир сам отвернулся от происходящего на его поверхности. Пустые просторы не позволяли ни ветру проникнуть сюда, ни звуку нарушить тишину. Земля, покрытая пылью и потрескавшаяся, не ощущала этих беспокойных волн, что бушевали в душе клона. В её глубинах не было ни жизни, ни смерти. Всё здесь было в подвешенном состоянии, будто время поддалось искажению, оставив этот участок мироздания в полной неподвижности. Кайто не замечал этого. Его мысли были поглощены другим, куда более важным процессом.
В его руках был свиток. Он держал его как нечто священное, хотя на самом деле он знал: это было оружие. Оружие, которое таило в себе силу древних, силу, которая могла поглотить и переписать судьбы. Страницы были пропитаны тайными знаниями, столь опасными, что даже взгляд на них мог бы вырвать из сердца последние капли человеческой слабости. С каждым его движением, каждый жест пальцев казался магическим, как если бы сама чакра проникала в каждую клеточку свитка, расплетая его знания и открывая бездну возможностей.
"Изменение Глаз" — техника, существование которой скрыто от глаз большинства, даже самых опытных шиноби. Этот технику не повторить. Она поглощала и перерабатывала глаза тех, кто был под контролем, превращая их в оружие и возможности для того, кто овладел ею. Это не было просто усилением зрения или силы. Это было нечто гораздо большее — это было изменение самой сути зрения, самосознания, самой реальности восприятия.
Он поглотил знания и почувствовал, как его чакра начинает перерождаться, становясь чем-то иным. Он знал, что этот процесс не будет легким. Здесь не будет места привычным шагам. Он не просто будет усваивать, он будет создавать. Он создал новый путь. В его голове начал вырисовываться план. Щупальца, чёрные и бесформенные, как ночь, начали расстилаться, как живые создания, готовые к трансформации. Он видел, как они вытягиваются, становятся гладкими и сильными, как если бы у них была своя собственная воля.
И вот, на концах их начали появляться глаза. Сначала они были пустыми, как бездны, но постепенно начали наполняться. Не просто глазами — глазами тех, чьи жизни он поглотил, чьи силы теперь становились его собственными. Они не были обычными глазами. Они были глазами, лишёнными человечности, глазами, унесёнными в небытие, чтобы переродиться в нечто более могущественное, более сильное. Они становились частью нового творения, новыми органами восприятия, готовыми к ассимиляции.
Глаза начали меняться, видоизменяться, становясь оружием. Глаза, которые обладали силами других додзюцу — риннегана, шарингана, и других более редких и опасных техник. Чёрные, багровые, сверкающие глазами, наполненные тайной и страстью. Они светились и отражали многослойную реальность, превращая каждое их движение в символ разрушения и созидания.
Когда все глаза были завершены, Кайто почувствовал, как его чакра взорвалась, как огромный поток энергии, сливаясь с его телом, наполнил его до краёв. Он был готов. Всё, что он создавал, было готово к действию. Он стоял перед своим творением, щупальца были полны энергии, а глаза на их концах внимательно следили за каждым его движением.
Он вытянул руку, направив её в сторону ближайшего объекта. Он был готов, готов слить чуждые силы с собственными, готов испытать в действии ту мощь, которую только что создал. Глаза на концах щупалец активировались. В этот момент мир как будто затих, и с его глаз, наполненных могуществом, вырвался свет. Свет, пропитанный болью и страданиями, свет, что был одновременно частью его самого и тем, что он поглотил.
С каждым движением щупалец мир вокруг становился более реальным, его глаза перешли на новый уровень, стали источниками энергии и силы, стали частью его орудия. Он чувствовал, как его тело наполняется энергией, как чуждые ему силы теперь принадлежат ему. Сила, которая когда-то принадлежала другим, теперь была его. Он стал не просто мастером своего тела — он стал вершителем судеб, хозяином тех, чьи глаза он поглотил.
Но вот, когда последний взгляд его щупалец осветил мир вокруг, его собственное тело, так наполнявшееся энергией, стало подвержено ещё большему искажению. Он стоял среди этого творения, и в этот момент он знал: ему пора завершить этот этап.
Он взглянул на свою руку, ту самую руку, что вытянул в последний раз. Мгновение. Один глубокий вдох, и этот теневой клон, этот живой инструмент его силы, сам разрушился. Его чакра взорвалась, рассыпалась, и тело клона растворилось в воздухе, оставив лишь пустое поле, которое теперь становилось лишь фоном для великой работы, что Кайто совершил.
Он заслужил отдых.
(+20 Нин + 20 Инт) ( Создал техники: Техника Мертвой души, техника : Изменение глаз, техника Откат Времени)
Изучил техники: Фуджинхеки (風迅壁, "Быстрая ветряная стена") , Аменомихашира (天御柱).
